Господин из завтра - Страница 36

Шелихов подает мне портмоне:

— Сударыня, вот ваша тысяча франков. И на будущее: польская честь — такая эфемерная штуковина, что…

О-па! А что это у нас глазки загорелись?!

— Государь!!! — истошный вопль сзади и тут же девица выхватывает из ридикюля короткорылый револьвер:

— Ще польска не сгинела!

Твою мать! Я шлепаюсь на пол и пытаюсь перекатом уйти с линии выстрела. Сзади меня Егор в прыжке выбил ногой револьвер из рук Войцеховского, и теперь ногами же выбивает из него сознание. Но мне не до них. Проклятая девица палит из своего бульдога как заведенная. Уй, сука! Попала, тварь такая! Плечо сразу налилось свинцом и в него словно вонзили раскаленную спицу. Одно утешает: у этой гадины вроде должны были кончиться патроны…

— Государь! Государь! — на разные голоса крики с лестницы. Это мои бравые сподвижники несутся вниз с грохотом горного обвала. И вовремя, черт возьми! В коридоре еще двое поляков. Они одновременно выхватывают револьверы…

Грохочут выстрелы. Один из ляхов, выронив оружие, сламывается пополам и оседает на пол. Ренненкампф и Эссен остановились и открыли огонь, прикрывая меня, грешного. Шелихов тут же включился в перестрелку, заставив второго поляка укрыться за углом. Возле меня появляются тяжело дышащие Махаев и Васильчиков, которые тут же ощетиниваются стволами и прикрывают меня собой. Хабалов красивым прыжком выскакивает из-за кадки с пальмой и в два выстрела кладет польского террориста. Ну что, Бен Ладены недоделанные: не знали, что за зверь такой — контртеррористическая подготовка?

— Государь, все в порядке? Вы ранены? Не двигайтесь, сейчас наложу повязку, — галдят мои друзья-защитники. Да все в порядке, ребята, не поднимайте паники. Лучше вон, проконтролируйте, чтоб Шелихов в простоте душевной пленного не прикончил… Мама моя, императрица!..

Некий человечек во фраке, коего я счел кем-то из обслуги отеля, с разбегу бросает в нас НЕЧТО. И пусть меня повесят, если это нечто — не бомба!..

Время словно замедляется. Я отчетливо вижу, как, кувыркаясь, летит к нам тяжелый сверток, из которого тоненькой струйкой тянется дымок от химического запала. Вот сейчас она прилетит и все…

Великие небеса! Такое я видел только однажды, в далекой прежней жизни. В старой кинохронике вот так же Лев Яшин…

Хабалов прыгает под невероятным углом и, извернувшись, в полете ногой отправляет бомбу назад, отправителю. Вот это да! Фантастика! Если у нас когда-нибудь в этом мире будет футбол, то я точно знаю, кому стоит доверить тренировать нашу сборную!

Тяжелый грохот разрыва ватной кувалдой толкается в уши. Мимо нас пролетает обломок стойки портье. И, кажется, сам портье тоже. Фрагментами… А что ж это так дышать-то тяжело?

— Махаев, братишка! И вы, князь, убедительно прошу вас: слезьте с меня! Я же сейчас задохнусь.

— Государь, вы живы? — Васильчиков.

— Цел, батюшка? — Махаев.

— Жив и цел. Но если вы немедленно не слезете с моих ребер, последнее утверждение может оказаться ложным. Да первое тоже — дышать не могу!

Через пару минут, я, заботливо перевязанный, присутствую при первом допросе пленного Войцеховского. Учитывая тот факт, что пленника, скорее всего, придется отдать сотрудникам Сюрте, прибытие которых ожидается с минуты на минуту, допрос идет в бешеном темпе, с полным и абсолютным несоблюдением норм гуманности и права.

Войцеховский выглядит сейчас… Ну, в общем, раньше он выглядел лучше. Намного. Шелихов и Махаев на полном серьезе обсуждают возможность посажения оного Войцеховского на кол, собираясь использовать для этой цели ножку рояля. Технически подкованный Эссен бурчит то-то о возможности применения гальванизма, в то время как кавалеристы Ренненкампф и Хабалов стоят за старые надежные хлысты и нагайки. И только умница Васильчиков, не отвлекаясь на внешние раздражители, гонит допрос в темпе allegro vivacious.

— Кто послал? От кого получены деньги? Как держали связь? Говори! Говори! — и хлесткие удары.

— Батюшка, дозволь… — Шелихов просительно смотрит на меня.

— Не дозволю. Не мешайте Васильчикову работать.

— Да мы ж помочь хотим…

— От вашей «помощи» поляк загнется, как хрен на сковородке, а нам сведения нужны, — эх, ладно, помощь-то все же требуется. В общем, есть у меня кое-какой опыт…

От полученного совета Васильчиков изумленно кашляет, но потом, совладав с собой, берется за дело. Через секунду пан Войцеховский уже без штанов и прочей одежды ниже пояса, а еще через мгновение он пронзительно визжит, сообразив, для чего его мучитель собирается использовать замечательную клинковую бритву.

— Не! Не надо, панове! Прошу, не!

— Говори, курва, а то живо выхолощу!

В подтверждение своих слов Васильчиков чуть-чуть ведет бритвой там, где поляк и ожидает. Истошный визг подрезанного поросенка только что не взрывает парижский отель. Но сразу же после визга Войцеховский начинает выкладывать такое…

Через два часа, когда поляк уже увезен сотрудниками Сюрте, а с нас, с предельной вежливостью сняты самые подробные показания, мы все вместе снова собираемся в зале у камина. Разумеется, без Георга и его греков, которые битых двадцать минут ломились к нам, дабы выразить свои самые искренние соболезнования и заверить в том, что они к этому безобразию не имели ни малейшего отношения. Но сейчас не до них. Надо переварить все то, что мы услышали от пленного.

— Ну вот, князь, и наступил тот самый момент, о котором я вам говорил ранее. Думаю, вам следует подумать об адекватном ответе.