Господин из завтра - Страница 20

— Хорош, Егор, хорош. Сдаюсь! Посмотри, там Махаев не очухался? Филимон, ты живой?

Слабое мычание означает, что унтер-офицер Махаев приходит в себя. Рядом яростно валяют друга-дружку Васильчиков и Ренненкампф. Ну, это у них надолго. Странно: Егор с Филимоном не ревнуют меня, напротив — каждый старается показать приятеля в выгодном свете. А вот князь Сергей и Павел Карлович — друзья, друзья, а до дела дойдет — ревнуют меня хуже, чем Отелло Дездемону. Вот и сейчас каждый старается выйти победителем, ведь я вижу схватку.

Хотя во всех остальных случаях действуют они дружно, так сказать единым фронтом. К внутреннему, ближнему кругу добавились еще два человека: капитан Хабалов, который не знает, да, надеюсь, никогда и не узнает, что в феврале 1917 он будет, фактически, единственным человеком, пытавшимся штыками столичного гарнизона переломить ситуацию, и военно-морской адъютант — лейтенант Эссен. Этого скоро придется отпустить в академию, но пусть запомнит, что государь у него — я! Именно сейчас Хабалов активно загоняет чуть растерявшегося Эссена в угол зала. Ничего, ничего, Николай Оттович, держитесь! Учитесь выпутываться из сложных боевых ситуаций…

Так, пора заканчивать этот марлезонский балет. Кажется Ренненкампф стал сдавать, и теперь он становится способен на любые, абсолютно противозаконные действия. Эдак ведь ухлопает еще Васильчикова сгоряча. Или тот его…

— Господа офицеры! — ох, ты! Подскочили, как ошпаренные котята. — Вольно, вольно! На сегодня достаточно. Пойдемте завтракать, господа.

Вот так. Эта парочка снова не выяснила, кто же из них сильнее. И не выяснит, уж я-то постараюсь. Нечего их в искус вводить.

Мы шагаем по переходам Зимнего дворца. Адъютанты переговариваются, а ординарцы жарко обсуждают перипетии сегодняшней тренировки. Можно пока расслабиться. Что у нас там на сегодня запланировано? Вроде бы к Титову на верфь собирался съездить…

Одно из первых производств, которые мне удалось совершить с помощью "Водки Плюс" было присвоение Петру Акиндиновичу Титову чина генерал-майора по флоту. Этот громадный человечище, похожий на былинного Илью Муромца — талантливый судостроитель-самоучка. Я постараюсь его использовать по полной программе. Он у меня еще министром военного кораблестроения станет… Главное сейчас — посоветовать ему прекратить проектирование и постройку рангоутных крейсеров и таранных броненосцев.

… В моей комнате нас ждет завтрак. Ну что ж — на семерых даже вроде и не очень много. Яичница аппетитно шипит, копченое мясо в меру солоно, а чай просто изумительно ароматен. Мы все дружно набрасываемся на еду. Это мой порядок: офицеры и унтера — за одним столом. Так надо. Тонняга Ренненкампф сперва морщился, но потом смирился, и, по непроверенным данным иногда завтракает со своим ординарцем. Привычка — хуже болезни…

Мы уже заканчиваем, когда Васильчиков неожиданно меняется в лице. Князь Сергей смотрит на всех оторопелым взглядом, потом хватается руками за голову, и трясет ей так, словно пытается оторвать.

— Князь, что с вами? Что случилось?!

Взвыв, он валится на пол, яростно сжимая свои виски. Припадок? Только этого не хватало…

— Филимон, коньяку, живо! Бегом, твою мать!

Мы с Ренненкампфом больно стукаемся лбами, одновременно наклоняясь к Васильчикову. Да что же это?

— Государь! Вот коньяк! — Хабалов, отбросив к чертям и этикет, и секретность, протягивает мне бутылку, которую мгновенно раздобыл где-то Махаев.

— Зубы ему разожмите! Да не ножом, Николай Оттович, ложкой! Вот так… Голову приподнимите, — коньяк янтарной струйкой течет в приоткрытый рот. — Сергей, вы меня слышите?… Слышишь меня, Серега?!

По лицу Васильчикова разливается мертвенная бледность, и тут же сменяется лихорадочным румянцем. Он изумленно смотрит на нас и тих спрашивает:

— А где этот? Ну, который…

— Какой «который», Сергей? — Ренненкампфа просто-таки трясет от переживаний за друга-соперника. — Здесь никого не было.

— Никого, — нестройным хором подтверждают все остальные, включая меня.

Но Васильчиков уже нас не слышит. Он без сознания. Господи, воля Твоя, что это было?…

Интерлюдия

…Яркий, ослепительно яркий свет режет глаза. Так тихо, что кажется, можно услышать, как бьются сердца собравшихся.

— …Психоматрица ближайшего окружения ИД изменена настолько, что попытка доктора Берштейна внедриться в одного из потенциальных реципиентов едва не окончилась фатально. Из-за отсутствия резонанса колебаний биологических полей реципиент оказал столь мощное сопротивление, что психоматрица доктора Берштейна едва не была уничтожена. Проверка зондированием психоматриц остальных трех потенциальных реципиентов показала значительные расхождения с имевшимися эталонными образцами. Отдел психосканирования сделал предположение, что внедрение в эти сознания невозможно, по причине не вычисляемого, спорадического и скачкообразного изменения картины биоколебаний под внешним воздействием цесаревича, узурпированного ИД.

— А что с Берштейном? — солидный голос, привыкший задавать солидные вопросы.

— Доктор Берштейн в настоящий момент находится в нашей клинике, в блоке интенсивной терапии, — не менее солидный голос, привыкший давать солидные ответы. — В настоящий момент его состояние не внушает опасений, и шансы на то, что психонема восстановится в полном объеме, весьма велики…

Рассказывает Олег Таругин

…Тем же вечером мы с Васильчиковым сидим в моем кабинете. Он уже отошел от утреннего припадка и теперь пытается объяснить мне, что же, в конце концов, с ним произошло.